+7 (351) 778-65-73
+7 922-739-99-93
регистратура
с 7:00 до 19:00
Вводная лекция: Церковные искусства
Виды и синтез церковных искусств. Понятие о прекрасном в философии и богословии. Происхождение искусств. Христианская (иконологическая) картина мира. Происхождение и сущность литургического искусства.
Содержание:
Виды церковных искусств
Искусство, как мы знаем, образно отражает реальный, видимый мир и обращается прежде всего к чувствам. В чем специфика церковного искусства? Через «чувств простую пятерицу», оно сообщает нам знаки сокровенного. Через образы, формы, звуки, и даже запахи и вкус отражает ту реальность, которая будет явлена в паки-бытии, жизни «будущего века». Решить эту задачу человеку самостоятельно невозможно, но все возможно Богу, если человек призывает Его в соделатели своих творений. Поэтому церковное искусство является синергией, содействием Творца и человека.
Традиционно выделяют такие области церковного искусства как архитектуру, живопись (собственно иконы, а также монументальную живопись — фрески и мозаики), литье колоколов и колокольный звон, мелкую и монументальную пластику (резные иконы, киоты, иконостасы; барельефы и круглую скульптуру, выполненные в различных техниках), пение, особое шитье (золотное и лицевое). К ним же может быть отнесено и изготовление благовоний, а в прошлом – писание и украшение книг. При этом, в широчайшем смысле слова, мастерства, искусства можно достичь во множестве занятий и, воцерковляя их, обратить эту деятельность в церковную – т.е. в соработничество с Богом.
Синтез искусств в богослужении
Мыслитель и богослов отец Павел Флоренский (1882-1937) назвал церковное богослужение синтезом искусств. Статья его, вернее доклад, прочитанный в октябре 1918 года на заседании Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, так и называется «Храмовое действо как синтез искусств». По мысли автора, «в храме… все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий… Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, – поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики – музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту…» [1].
Ту же мысль развивает митр. Питирим (Нечаев) (1926-2003), говоря, что «красота как Слава Божия наполняет храм… это искусство не только утешающее, но и действенное, не только символическое, но и преображающее. Преображающее его значение с особой силой осозналось в русской душе, которая дала ему и пророческое выражение в вещем слове Ф.М. Достоевского: «Красота спасет мир». Красота эта есть явление Красоты духовной, которая считается одним из критериев православной церковности. «Что такое церковность? – задавался вопросом священник Павел Флоренский и отвечал: Это – новая жизнь, жизнь в Духе. Каков же критерий правильности этой жизни? – Красота. Да, есть особая красота духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственный верный путь к определению, что православно и что нет… Вкус православный, православное обличье чувствуется, но не подлежит арифметическому учету; православие показуется, но не доказуется. Вот почему для всякого желающего понять Православие есть только один способ – прямой опыт православный» [2]. Что же такое красота?
Понятие о прекрасном в философии
Тайна красоты тревожит человечество веками. В истории о ней было высказано множество суждений. Древнейшие цивилизации оставили памятники, в которых запечатлены эстетические воззрения древних народов. Шумеры уже в XXV в. до н.э. знали письменность. В тексте «Лето и Зима, или Энлиль выбирает бога – покровителя земледельцев» зафиксирован первый в истории человечества спор о взаимоотношении прекрасного с полезным. Прекраснейшим признано самое полезное.
Древние египтяне высказали некоторые теоретические идеи об эстетических свойствах мира. Так, в папирусе времен Среднего царства воспевается красота Нила:
Приносящий хлебы, обильный пищей, Творящий все прекрасное…
Гимн, воспевающий бога солнца Атона, гласит:
Ты подаешь жизнь сердцам твоею
Красотою, которая и есть жизнь.
Как видим, у древних народов отношение к миру сохраняло целостность, а эстетический интерес еще не вычленился в самостоятельную сферу [3]. Так, «античная эстетика начинается как одна из граней философствования о природе» [4]. Натурфилософы (VI в. до н.э.) считали, что прекрасное — космическое совершенство, всеобщая гармония мироздания. В греческом языке слово космос означает одновременно: мироздание и украшение, наряд, красота, порядок, гармония. Отсюда — косметика.
Пифагорейцы (VI в. до н.э.) связывали понятие прекрасного с общей картиной мира (гармоничный космос), а также с понятием блага. Безобразное, по их мнению, – зло. Пифагорейцы подходили к прекрасному и с математической стороны, исчисляя гармонию, без которой невозможна красота, говорили о музыке сфер. Вселенная у пифагорейцев – «прекрасно звучащий оркестр».
Диалектик Гераклит (ок. 520-ок. 460 до н.э.) считал, что прекрасное вечно меняется и обновляется, а гармония — динамическое равновесие. Атомист Демокрит (ок. 460-ок. 370 до н.э.) впервые выдвинул категорию меры и развил гедонистическую концепцию: жить нужно, наслаждаясь, однако «не следует стремиться ко всякому наслаждению, но только к такому, которое связано с прекрасным». «Прекрасна во всем соразмерность, – говорит Демокрит, – мне не нравится ни недостаток, ни переизбыток».
Сократ (ок. 469-399 до н.э.) одним из первых в истории пытается понять, какова природа и сущность прекрасного. Он задается целью ответить не только на вопрос «что прекрасно?», но и «что есть прекрасное?» Это, по мнению философа, наилучшее, наисовершеннейшее в своем роде. Прекрасное у Сократа также полезно.
Платон (ок. 428-347 до н.э.) в диалоге «Пир» пишет: «Прекрасное существует вечно, оно не уничтожается, не увеличивается, не убывает». Прекрасное выступает здесь как вечная идея, чуждая изменчивому миру вещей. Такое понимание вытекает из философской концепции Платона, утверждавшей, что чувственные вещи – только тени идей. Идеи же – неизменные духовные сущности, составляющие истинное бытие. Существует также высшая «идея идей».
Аристотель (384-322 до н.э.), в отличие от Платона, полагал, что прекрасное – не объективная идея, а объективное качество явлений. Заключается она «в величине и порядке». В своей «Поэтике» он говорит, что Прекрасное – не слишком большое и не слишком маленькое, оно должно быть соразмерно человеку. Аристотель подчеркивал единство прекрасного и доброго, эстетического и этического. Образы искусства должны быть столь же прекрасны, сколь и морально высоки и чисты. Искусство не всегда изображает прекрасное, но всегда прекрасно изображает.
Мир прекрасен – этот тезис прошел через всю историю античной эстетики [5].
В Средние века господствовала концепция божественного происхождения красоты. Бог, одухотворяя косную материю, придает ей эстетические свойства. Таким образом, красота вещи есть одухотворенность ее Богом. Чувственная красота и наслаждение ею греховны. Средневековая эстетика аскетична.
Гуманисты Возрождения утверждали красоту самой природы и радость ее восприятия. Эстетика Возрождения продолжает античные традиции; прекрасное отождествляется с нравственным и справедливым. Внешняя красота считается атрибутом добродетели. Лука Пачиоли (1445-1517) выдвигает норму красоты – золотое (гармоническое) сечение. Образцом красоты становится человек, его тело. Леонардо да Винчи (1452-1519) полагал самым красивым совершенные пропорции предметов. Эстетика Ренессанса проникнута гуманизмом и поисками жизненной правды. Шекспир (1564-1616) считал, что искусство – зеркало, которое художник держит перед природой; а «прекрасное прекрасней во сто крат, увенчанное правдой драгоценной». Так эстетика Возрождения подчеркивала связь красоты и правды.
Эстетика классицизма, каноническое выражение которой дал Никола Буало (1636-1711), отождествляла прекрасное с изящным. Прекрасна не вся природа в ее цветении и буйстве, а лишь подстриженная, ухоженная, как, например, природа Версальского парка. Буало обосновывал принципы хорошего вкуса. Он считал, что прекрасно только правдивое. В искусстве прекрасно изображается даже безобразное. Подражание красоте природы – главная цель искусства. Наиболее полное воплощение идеалов красоты для Буало. – великая личность.
Эстетика французских просветителей (XVIII в.) – новый этап развития теории прекрасного. Вольтер (1694-1778) утверждал относительность представлений человека о прекрасном: если спросить у жабы, что прекрасно, то она ответит, что воплощение красоты – другая жаба. В эстетическом кодексе «Храм вкуса» Вольтер говорит: «Ложный вкус есть порождение искусственности, между тем как матерью истинного вкуса является сама природа». Французские просветители полагали, что красота – естественное свойство самой природы, такое же как вес, цвет, объем.
Романтик Ф. Шиллер (1759-1805) утверждал, что красота – это свобода, ничем не стесненное развитие явлений по присущим им законам. Основа красоты – простота, а совершенство естественно. Шиллер отличает изображение прекрасного от прекрасного изображения. То, что безобразно в природе, может быть прекрасно в искусстве (прекрасное изображение).
Г.В.Ф. Гегель (1770-1831) находит в прекрасном только чувственную видимость бесконечной идеи. Прекрасен предмет, в котором идея проявилась наиболее полно. Для Гегеля понятие прекрасного оттеснено на второй план понятием истинного: чем глубже мыслит человек, чем ближе к истине, тем менее нуждается в прекрасном. В искусстве, по мнению Гегеля, ценно только то, что дает возможность приблизиться к абсолютной идее.
Богословие красоты
Но красота – одно из центральных понятий не только философской и эстетической мысли, но и богословия. Преподобный Макарий Египетский (ок. 300-391) пишет, что человек, уязвленный любовью к Красоте, «связан и упоен ею, погружен и отведен пленником в иной мир». Ничто так не будит душу, как внимание к прекрасному. В христианстве Красота – одно из имен Божиих. Бог прекрасен Сам по Себе, и Он же является источником подлинной красоты [6].
Вот удивительный гимн красоте Блаженного Августина (354-430): «Поздно возлюбил я Тебя, истинная Красота… Ты был во мне, я же был вовне. Я искал Тебя во внешнем, позоря соразмерное творение Твое своим безобразием. Ты был со мной, я же – без Тебя… Ты позвал, и крик Твой прорезал глухоту мою; Ты сверкнул, и Твой блеск отогнал слепоту; пролилось благоухание Твое, и вот уже я задыхаюсь без Тебя… я отведал Тебя, и теперь я алчу и жажду; Ты прикоснулся ко мне, и зажглась во мне любовь» [7].
В «Беседах на Шестоднев» свт. Василий Великий (ок. 330-379) говорит как бы от имени Моисея: «Мир есть художественное произведение, подлежащее созерцанию всякого, так как через него познается премудрость Творца» [8]. Это святоотеческий постулат о мире, и Василий Великий остается здесь подлинным эллином, ибо для греков мир издревле был художественным произведением [9]. Святитель Григорий Богослов (329-389) поясняет, что «красота является сущностным атрибутом Бога», а святитель Кирилл Александрийский (376-444) указывает, что красота Бога надмирна, и человек воссоздан в этой троической красоте, которую, согласно преподобному Максиму Исповеднику (580-662), предназначен в конечном итоге разделить с Самим Богом.
«Хор святоотеческих голосов» подытоживает Дионисий Ареопагит (I в.): «Бога святые восхваляют как Прекрасное, как Красоту… Все сущее, возникая из Прекрасного и Добра, пребывая в Прекрасном и Добре, возвращается в Прекрасное и Добро. И все, что существует и появляется, существует и появляется благодаря Прекрасному и Добру». Добро и красота здесь тождественны [10].
Это тождество подтверждает и аскетический опыт преподобных отцов и подвижников благочестия, накопленный за всю историю существования христианства. Собрания самых авторитетных в Церкви аскетических творений святых отцов уже в древности получали наименование «Филокалии» (любовь к красоте). Наиболее известная «Филокалия» – сборник произведений православных подвижников, созданный на Афоне в XVIII веке. Он был переведен на русский язык с названием «Добротолюбие».
Красота – критерий истины
Однако красота тождественна не только добру. Настоящей красоте также можно и должно верить. Она удостоверяет. Вот, например, как это сформулировал священник Павел Флоренский, анализируя знаменитую рублевскую «Троицу»: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках: примерно оно может быть построено умозаключением: есть “Троица” Рублева, следовательно, есть Бог». Красота идентична истине, является ее критерием, ее составной частью. [11].
Достаточно вспомнить эпизод «испытания вер» в «Повести временных лет». С князем Владимиром уже беседовали и мусульмане, и католики, и хазарские иудеи. Перед ним прозвучала проповедь греческого «философа», вместившая в себя библейскую историю и краткий катехизис в придачу, и она, кажется, уже произвела должное впечатление: князь констатирует, что греки говорят «хитро» и «чюдно», что каждому любо их послушать. И все-таки проповеди мало. Необходимо не только услышать, но и увидеть. И вот Владимир по разумному совету бояр и старцев выбирает десять «мужей добрых и смысленных», чтобы те своими глазами посмотрели на зримую реальность каждой веры – в каком облике предстает она у себя дома?
Посланцы исполнили приказ. Молитвенные телодвижения мусульман в мечети оттолкнули их чуждостью ритма и пластики, показались безрадостными: «несть веселья в них». Латинский обряд тоже не доставил эстетического удовлетворения: «красоты не видехом никоеяже». Но в Константинополе патриарх показал им «красоту церковную», и они рассказывают своему князю: «Не знаем – на небе ли были мы или на земле, ибо нет на земле такого вида и такой красоты, и мы не знаем, как рассказать об этом, только знаем, что там Бог с человеками пребывает и богослужение их лучше, чем во всех иных странах. Мы же не можем забыть красоты той». Слово «красота» повторяется вновь и вновь, и переживание красоты служит решающим богословским аргументом: «там Бог с человеками пребывает». Теперь и князь может, наконец, сделать свой выбор. «Отвечал же Владимир и рек: где крещение приимем?»
Эстетическая аргументация оказалась самой убеждающей. Поэтому и церковная музыка, и архитектура, и иконопись всегда стремились быть на самом высоком уровне. Это было и остается для Церкви делом принципа. Прекрасный церковный хор, стройность и красота богослужения, изысканность архитектуры – это лучшие формы проповеди, которые когда-либо знала Церковь. И это не интерес корысти, показатель достатка или пустой роскоши, а самая соль христианского мироощущения. Именно потому, что от надежности, доброкачественности красоты зависит неимоверно много, к ней предъявляются исключительно строгие требования. Красота, которая хочет быть удостоверением истины, не может не быть к себе суровой. Красота и подвижничество очень тесно связаны между собой в русской народной психологии. [12].
Академик С.С. Аверинцев (1937-2004) рассматривал красоту как святость. Он замечает, что «классическая русская литература смертельно боится эстетического “баловства”. Гоголь сжег свою рукопись, Лев Толстой пытался отречься от художника в самом себе, только бы остаться искателем и учителем истины, – этому не сыщешь параллели в истории других литератур [13]. Вспомним аскетизм иконописцев – преподобных Андрея Рублева, Алипия, прославленных в лике святых. Изобразить благодать, почивающую на святом угоднике, невозможно, не имея собственного опыта благодатного присутствия Божия.
К сожалению, в сегодняшнем мире добро и красота разошлись между собой. Добро остается категорией этики, красота же превратилась в отвлеченную эстетику, а затем и полностью была дискредитирована современным секулярным обществом. Красота превращается в прелесть, т.е. в ложь. И мы имеем эстетику рынка с его соблазнами, падение нравственности и одиночество человека, направленного только на развлечения. Утрата ценностных ориентиров приводит в конечном итоге к забвению самого Источника красоты.
Преподобный Исаак Сирин (VII в.) предупреждает, что «душа видит Красоту по силе своего жития». По словам Н.А. Бердяева (1874-1948), в красоте нужно жить, чтобы ее узнать. Узнав же ее, каждый из нас приобщается величайшей радости, ради которой Господь и сотворил человека. Венцом познания красоты Божественного творения является святость, которая открывает в человеке его собственные тайники богообразной красоты и являет красоту других людей, сокрытую даже от них самих, так как «сияние красоты добродетелей в человеке пробуждает то же самое удивление и изумление, что и слава Небес» [14].
О происхождении искусств
Еще в XIX веке исследователи культуры обратили внимание на то, что исторически искусство начальными своими формами имело именно культовое, религиозное творчество. По мнению многих ученых, историческая связь культа (богослужения) и искусства является принципиальной для понимания самого феномена человеческой культуры.
Философ Фридрих Ницше (1844-1900) подробно исследовал происхождение искусства трагедии и комедии из древнегреческих мистерий культа Диониса, т.е. показал генетическую связь античного искусства с религиозным культом.
Один из столпов культурологии, философ Михаил Бахтин (1895-1975) всю культуру рассматривал как наследницу древних мистерий, и сегодня частично продолжающую их функции. Это мнение разделяют многие западные философы и культурологи.
С.Н. Булгаков (марксист, а потом религиозный философ; 1871-1944) о происхождении культуры писал следующее: «Известно, что религиозный культ вообще есть колыбель культуры, вернее, ее духовная родина. Целые исторические эпохи, особенно богатые творчеством, отмечены тем, что все основные элементы „культуры“ были более или менее тесно связаны с культом, имели сакральный характер: искусство, философия, наука, право, хозяйство. Искусство с колыбели повито молитвой и благоговением: на заре культурной истории человечество лучшие свои вдохновения приносит к алтарю и посвящает Богу. Связь культуры с культом есть вообще грандиозного значения факт в истории человечества, требующий к себе надлежащего внимания и понимания» [15].
Известнейший историк XX века Арнольд Тойнби в труде «Постижение истории» создал общепризнанную сегодня концепцию мировых цивилизаций, согласно которой каждая цивилизация представляет собой нечто целое благодаря единому религиозному истоку – единому для всей цивилизации вероисповеданию, «культурообразующей конфессии» [16]. Арнольд Тойнби писал, например, о православной (восточно-христианской) цивилизации, католической (западно-христианской) цивилизации, и др.
О иконологичности мира
Саму идею творчества в ее окончательном виде человечеству смог дать только духовный опыт, приобретенный в христианстве. Бог — величайший художник, Творец всего сущего. Божье творение изначально прекрасно. Бог любовался им на разных этапах создания. «И увидел Бог, что это хорошо» — эти слова повторяются в 1 главе книги Бытия семь раз и в них явно ощутим эстетический характер. С этого начинается Библия и заканчивается она откровением о новом небе и новой земле (Откр. 21.1). Апостол Иоанн говорит о том, что «мир лежит во зле» (1 Ин. 5.19), подчеркивая тем самым, что мир не есть зло сам по себе, но что зло, вошедшее в мир, исказило его красоту. И в конце времен воссияет истинная красота Божественного творения — очищенная, спасенная, преображенная [17].
Как же Бог творит мир? Посредством Слова. Он Сам есть Слово, пришедшее в мир. «В начале было Слово… все через Него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1.1-3). Кроме того, Бог творит мир, давая всему Образ. Сам Он, не имеющий образа, есть Прообраз всего на свете. Все существующее в мире существует благодаря тому, что несет в себе Образ Божий. Русское слово «безобразный» — синоним слова «некрасивый» и значит не что иное, как «без-образный», то есть не имеющий в себе Образа Божия, не-сущностный, не-существующий, мертвый. Весь мир пронизан Словом и весь мир наполнен Образом Божиим, наш мир иконологичен.
Божье творение можно представить как лестницу образов, которые наподобие зеркал отражают друг друга и в конечном итоге — Бога как Первообраз. Евангелист Иоанн свидетельствует: «Бога не видел никто никогда» (Ин.1, 18), но далее добавляет: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Здесь центр новозаветного откровения: через Иисуса Христа мы имеем прямой доступ к Богу, мы можем видеть Его лицо. «Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины, и мы видели славу Его» (Ин. 1.14). Иисус Христос, Единородный Сын Божий, воплощенное Слово есть единственный и истинный Образ Невидимого Бога. В определенном смысле Он есть первая и единственная икона. Апостол Павел так и пишет: «Он есть образ Бога Невидимого, рожденный прежде всякой твари» (Кол. 1.15), и «будучи образом Божиим, Он принял образ раба» (Фил. 2.6-7). Явление Бога в мир происходит через Его умаление, ке́нозис (греч. Κένωσις – опустошение, истощение; от κενός – пустота). И на каждой последующей ступени образ в определенной степени отражает Первообраз, благодаря этому обнажается внутренняя структура мира.
Следующая ступень этой лестницы – человек. Бог создал человека по образу и подобию Своему (Быт. 1.26), выделив тем самым его из всего творения. И в этом смысле человек – также икона Божия. Вернее, он призван стать таковым. Спаситель призывал учеников: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5.48). Здесь обнаруживается истинное человеческое достоинство, открытое людям Христом. Но вследствие грехопадения, отпав от источника Бытия, человек не отражает как чистое зеркало Божий образ. Для достижения требуемого совершенства необходимо прикладывать усилия (Мф. 11.12). Евангелие учит, что целью человека является не просто самосовершенствование, но раскрытие в себе истинного Образа Божия, достижение Божьего подобия, того, что святые отцы назвали «обожением», теозисом (греч. Θεόσιζ). Процесс этот труден, по словам ап. Павла, это муки рождения, потому что образ и подобие в нас разделены грехом. Образ мы получаем при рождении, а подобия достигаем в течение жизни. Вот почему в русской традиции святых называют «преподобными», то есть достигшими подобия Божия. Этого звания удостаиваются величайшие святые подвижники, такие как Сергий Радонежский или Серафим Саровский. И в то же время это цель, которая стоит перед каждым христианином. Не случайно св. Василий Великий говорил, что «христианство – это уподобление Богу в той мере, в которой возможно для природы человеческой».
Человек расположен на грани двух миров: выше человека – мир божественный, ниже — мир природный. От того, куда развернуто его зеркало, вверх или вниз, будет зависеть, чей образ он воспримет. Ступенью ниже человеческого мира лежит мир тварный, также отражающий в свою меру образ Божий, как любое творение, которое несет на себе печать Создавшего его. Не случайно святые отцы говорили, что Бог дал человеку для познания две книги: Книгу Писания и Книгу Творения. И через вторую книгу мы также можем постичь величие Творца – посредством «рассматривания творений» (Рим. 1.20). Этот так называемый уровень естественного откровения доступен был миру и до Христа. Но в творении образ Божий умален еще более, чем в человеке, так как грех вошел в мир и мир во зле лежит. Каждая нижележащая ступень отражает не только Первообраз, но и предыдущую ступень. На этом фоне очень хорошо видна роль человека, так как «тварь покорилась не добровольно» и «ожидает спасения сынов Божиих» (Рим. 8.19-20). Человек, поправший в себе образ Божий, искажает этот образ во всем творении. Все экологические проблемы современного мира проистекают отсюда. Их решение тесным образом связано с внутренним преображением самого человека.
И наконец последняя ступень лестницы – собственно икона и всякое человеческое творчество. Только отражая Первообраз, икона перестает быть доской с написанными на ней сюжетами. Цель иконы – направить наше внимание к Первообразу, через единственный Образ Воплощенного Сына Божия, — к Богу Невидимому. И этот путь лежит через выявление Образа Божия в нас самих. Почитание иконы есть поклонение Первообразу, молитва перед иконой есть предстояние Непостижимому и Живому Богу. Икона только знак Его присутствия. Эстетика иконы — лишь малое приближение к красоте нетленной будущего века. Созерцающий икону похож на постепенно прозревающего человека, который исцеляется Христом (Мк. 8.24).
В идеале вся человеческая деятельность иконологична. Человек пишет икону, прозревая истинный Образ Божий, но и икона создает человека, напоминая ему об образе Божьем, в нем сокрытом. Человек через икону пытается вглядеться в Божий Лик, но и Бог смотрит на нас через Образ. Условный язык иконы является отражением неполноты наших знаний о божественной реальности. И в то же время — это знак, указывающий на существование красоты Абсолютной, которая сокрыта в Боге [18].
О происхождении и сущности литургического искусства
Икона рождается из литургии, она литургична по сути и вне контекста литургии не понятна. По определению архимандрита Зинона, икона – «это воплощенная молитва. Она создается в молитве и ради молитвы, движущей силой которой является любовь к Богу, стремление к Нему как совершенной Красоте» [19]. Будучи плодом молитвы, икона сама является школой молитвы для тех, кто созерцает ее и молится перед ней.
В то же время молитва выводит человека за пределы иконы, поставляя его перед лицом самого первообраза — Господа Иисуса Христа, Божией Матери, святого. Икона, как и Священное Писание, является откровением, приобщает человека Божественной благодати. Как такое возможно? Понять это помогает сохраняющееся исключительно в Православной Церкви учение о Нетварных энергиях. Они как движение или действия непостижимой Божественной природы выражают Божественное присутствие в священном образе и дают возможность ниспослания благодати человеку, который молится перед иконой. Таким образом, человек соединяется с Богом не только через Таинство Причастия, но и (как следствие этого) по благодати, через действие нетварных энергий.
Основой литургии является Слово Божье. В православном богослужении мы видим как бы различные «ипостаси» Слова: Слово звучащее (чтение Евангелия и Апостола, молитвы, проповеди, пение), Слово зримо явленное (фрески, мозаики, иконы, образ храмового пространства), наконец, Слово, Бог Живой, присутствующий среди народа, собранного во имя Его, и через Причастие соделываемого Его Телом, Телом Христовым.
Храм в православном сознании мыслится как образ мира. Мир также св. отцы часто сравнивали с храмом, который создан Богом, как величайшим Художником и Архитектором. В то же время и человек в Новом Завете назван храмом (1 Кор. 6.19). Такова христианская картина мира: космос-храм, в нем церковь — храм, а в нем храм — человек.
Храмовое пространство и росписи представляют собой иерархический образ мира, который включает Библейскую историю, историю Церкви и страны, несет благую весть о Спасении рода человеческого.
Присутствие в храме образа не ограничивается росписями, иконостасом или единичными иконами, расставленными в киотах или развешанными на стенах. Образ присутствует всюду. Например, напрестольное Евангелие и крест, помимо того, что сами являются образами, украшаются изображениями Христа, евангелистов и святых. Богослужебные книги, как правило, всегда иллюстрировались, так что образы в них по значимости близки к иконе. Литургическая утварь – сосуды, покровцы, облачения, плащаницы, воздухи и т.д. – также украшаются по канону лицевыми изображениями, напоминая о Первообразе [20].
Итак, в православной традиции храм является «иконой мира», а икона в нем как организующее начало создает духовное пространство для литургии, в которую каждый верующий вливается как образ Божий. И все это служит одному – настроить душу прихожанина на созерцание красоты будущего мира, помочь «всякое житейское отложить попечение» и обратить сердца наши горе…
______________________________
[1] Флоренский, П.А. Храмовое действо как синтез искусств // П.А. Флоренский. Избранные труды по искусству. – М., 1996.
[2] Митр. Питирим (Нечаев). Русское благочестие / Сб.: «Свет памяти: Слова, беседы и статьи». – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009.
[3] Борев, Ю. Эстетика. – Ростов-на Дону: Изд-во «Феникс», 2004.
[4] Асмус, В.Ф. Античная философия. – М.: Высшая школа, 1976.
[5] Борев, Ю. Указ. соч.
[6] Иларион (Алфеев), митр. Богословие красоты. Доклад на международной научной конференции «Судьбы прекрасного: красота с позиций гуманитарных наук». [Электронный ресурс]. Адрес: //www.verav.ru/common/mpublic.php?num=1308
[7] Августин Блаженный, свт. Исповедь. – М.: Изд-во «Рипол-Классик», 2018.
[8] Василий Великий, свт. Беседы на Шестоднев. – М.: Изд-во моск. подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 2001.
[9] Успенский, Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. – Париж: Издательство Западно-европейского экзархата, 1989.
[10] Дионисий Ареопагит. О божественных именах. [Электронный ресурс]. Адрес: //www.sedmitza.ru/lib/text/578917/
[11] Иларион (Алфеев), митр. Указ. соч.
[12] Там же.
[13] Аверинцев, С.С. Красота ка святость // Курьер ЮНЕСКО, 1988, июль.
[14] Иоанн Златоуст, свт. Творения. Т. 3. Кн. 2.
[15] Булгаков, С.Н. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения. – М.: «Республика», 1994. Сер.: «Мыслители XX века».
[16] Тойнби, А. Постижение истории – М.: Изд-во «Айрис-пресс», 2010.
[17] Языкова, И. К. Богословие иконы. – М., 1995.
[18] Там же.
[19] Архимандрит Зинон (Теодор). Беседы иконописца. – Новгород, 1993.
[20] Языкова, И. К. Указ. соч.