Из металлургов в священники: интервью с протоиереем Ярославом Ивановым к 20-летию со дня хиротонии

Автор: Татьяна Теточко

Дата публикации: 24.11.2018

Скрипка, байдарки и завод 

20 лет назад, 22 ноября 1998 года, молодой юноша Ярослав Иванов, спортсмен и металлург, в день празднования иконы Божией Матери «Скоропослушница» стал диаконом, а на следующий год священником. Сегодня отец Ярослав – настоятель храма преп. Сергия Радонежского и руководитель епархиального отдела по делам молодёжи. Мы решили побеседовать о том пути, что он прошел.

– Как вы пришли к вере?

– Так получается, что запоминаешь что-то одно, какие-то яркие моменты, и они, собственно, так и остаются в памяти. Может, были и другие этапы, но я уверен, что детство, какие-то испытания, лишения, жизнь без отца повлияли на мой дальнейший выбор.

Могу сказать, что всегда читал. В частности, открытие христианства для меня произошло после прочтения исторического романа «Камо грядеши» Генриха Сенкевича. Для меня это было что-то значимое. Я понял, что в этой книге написано то, ради чего люди смело шли умирать. Не просто за страну, а за идею, которая, причем, до сих пор живет. Вот это удивительно. Когда я это прочитал, у меня была полемика с мамой, которая была, как педагог, увлечена разными направлениями. А в то время, это конец восьмидесятых – начало девяностых, в среде интеллигенции были распространены бажовское направление и рериховцы, и Блаватская, и разная космоэнергетика. Учителя этим весьма интересовались. Тем более, в тот момент уже можно было достать и прочитать различные космические трактаты.

В итоге, я обратился к маме: дескать, вот есть традиция, которой уже несколько тысяч лет, а мы с тобой не крещены. Потом подарил ей крестик, причем купил когда-то его на базаре как украшение себе. Вроде, у цыган купил. Такая цепочка металлическая с длинными звеньями. И подумал, слушай, может, маме подарю его, и пойдем на крещение? В общем, подарил ей этот крестик, и пошли мы креститься в Свято-Троицкий храм, в девяностом году. Это было как что-то необходимое и крестилось тогда очень много народу. И мы, конечно, вообще не понимали, что происходит, и нам особо-то и не объясняли.

Выбор: «Я понимал, что это не то, ради чего имеет смысл жить, трудиться и умирать»

Была ли в 90-х литература, в которой молодой человек мог найти ответы на беспокоящие душу вопросы? Была, конечно. Помню Закон Божий протоиерея Серафима Слободского, известный до сих пор. «Старец Силуан», о преподобном Силуане Афонском. Книжки эти у нас дома зашорканы. Интересно, но это уже аскетика. Мы же искали то, что могло пригодиться сейчас. А жизнь-то молодая идет, инерция-то приобретена! А о покаянии должного понимания не было.

Знали, что вот Христос, Он – свет, и шли к нему. Но уже исходя из пережитого, могу сказать, что Господь после крещения не оставляет. Если человек искренне и по вере делает какой-то шаг, то начинается что-то такое, что помогает обращать внимание на веру, на смысл жизни. И у меня так произошло. В 1988 поступил в техникум, пока учился – крестился. Продолжал заниматься греблей, и уже задумывался, а для чего мы вообще живем? И подыскивал после техникума направление, собирался поступать на металлургию или на электронику.

Но я понимал, что это не то, ради чего имеет смысл жить, трудиться и умирать. Не то, что захватывает душу, ради чего хочется положить себя или потратить время своей жизни. Не то чтобы я ничем не интересовался. Но легкое оно, легкое. А что-то серьезное, глубинное, оно не присутствовало в жизни.

Более того, я понимал, что в ближайшей перспективе ничего нет. В процессе подготовки мне стала крайне неинтересна моя специальность, и я решил перепрофилироваться на историю или филологию. Потом понял, что мне нужно будет учить и рассказывать, что человек произошел от обезьяны. И подумал: а зачем мне это надо? Ради диплома? И у меня сформировалось ощущение того, что все-таки вера – именно то, что нужно. И вера грамотная. Которая касается всей твоей жизни.

– Всех аспектов.

– Всех аспектов, да. И даже, может быть хотелось, не то чтобы от чего-то убежать, эскапизм такой. Нет. Хотелось уйти, но уйти в том же мире, в котором живешь. Я, конечно, в то время уже читал и слушал. Слушал кассеты с лекциями Александра Леонидовича Дворкина, известного сектоведа. Слушал отца Андрея Кураева и про сектоведение и про жизнь православных христиан. Читал его книги, достаточно сложные, как например «Сатанизм для интеллигенции». Про Рериха, про Блаватскую, про ложность их учения. То есть интересовался тем, что смежно с верой православной, но и знакомился с аскетической литературой.

Ходил в воскресную школу к отцу Димитрию Алферову, который служил в то время в кафедральном соборе. Ходил в Свято-Троицкий храм. Там занятия проводил протоиерей Александр Островский, который сейчас еще служит, старенький батюшка. Посещал Свято-Симеоновский храм, Свято-Троицкий храм, и узнал, что у нас в Челябинске существует духовное училище, которое позволит, как я предполагал, получить некое духовное знание.

И понимал, что это дорого сердцу, это родное и действительно необходимое для жизни, что-то очень глубинное. Я ощущал, что вот на это есть смысл тратить время, в этом есть корень отношений в семье, и в воспитании детей.

Ответственность: «Сын стал тем, кто подтолкнул нас к реальной вере»

В 1991 году я познакомился с супругой. Через полтора года мы вступили в брак. В 94 году у меня появился сын, и как раз сын оказался тем, кто еще больше стимулировал наше с супругой отношение к реальной, практической духовной жизни.

Мы понимали, что воспитание детей, это дело очень серьезное, ответственное. И мы, при всем своем опыте, не имели необходимых навыков для того, чтобы воспитать человека. Поэтому мы дружно избрали для себя регулярное посещение храма, регулярное причастие. Хотя нестабильность долго нас сопровождала, всю нашу молодость. То расположишься, то охладеешь и жизнь опять уносит куда-то. Друзья, общение, какие-то занятия. Потом опять осознаешь, что утратил важное, ценное. Или, как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

Какие-то угрозы, страхи, потери, неудачи заставляли задумываться: почему это происходит со мной или с нами? Болезни детей. И понимаешь, что причина не в ребенке. По крайней мере, во многом причина в тебе. Иными словами, вот это все побуждало нас к осмыслению, осознанию необходимости реальной духовной жизни.

Авторитет: «Саморазвитие продолжается до сих пор, благодаря посылу, который дал тренер»

Конечно, в тот момент для меня, как и для многих молодых людей, был важен авторитет. Я искал его. Для меня в свое время таким человеком был учитель скрипки в школе при музыкальном училище, Борис Наумович Гольфельд. После того, как он заболел и вскоре ушел из жизни, я вынужден был заканчивать уже другую музыкальную школу, но при этом я до сих пор помню его отношение ко мне, само отношение большого человека, прекрасного педагога и мастера.

И вот это отцовское отношение повлияло, наверно, на высоту поиска в жизни. Он учил нас чему-то большому, он возлагал на нас большие надежды, и при этом трудился над тем, чтобы мы двигались в направлении к этой надежде. Это ощущение очень важно, и я его почувствовал в себе и до сих пор его ощущаю. Это опять же говорит о значении в нашей жизни педагогов и авторитетов.

Потом, когда я уже занимался греблей на байдарке у нас был замечательный тренер Валерий Анатольевич Шамро. Он был молодым человеком, еще тридцати лет не было, и все время с нами возился. У тренера такая нагрузка, что он пребывает с тобой на тренировках и утром, и в течение всего года, практически без выходных и отпусков. И вот сейчас-то понимаешь, сколько времени он с нами проводил абсолютно искренне! Сколько вкладывался.

Да, может быть кто-то из нас, в том числе и я, в спорте больших высот не достиг. Но само движение к совершенствованию, к поиску себя, раскрытию себя и развитию своих качеств,все это продолжается до сих пор, благодаря посылу, что дал тренер.

То же самое было и тогда, когда я пришел в церковь. Для меня было очень важно, что в церкви есть отцы, мужи, которые серьезно занимаются этим делом. Они не просто профессионалы в этом месте, а искренне верят в то, о чем говорят и чем живут. Конечно, в то время не было таких сообществ молодежи, такой возможности пообщаться со священником. Но при этом у меня было стремление не обращать на это внимание, и я находил таких священников, с которыми можно было поговорить, какие-то вопросы выяснить.

В частности, отец Александр Островский, который служит в Свято-Троицком храме. В то время он открывался людям, позволял после исповеди и вне исповеди прийти на беседу, и в том числе молодым людям, чтобы ответить на вопросы, которые его беспокоят. Я считаю, это важно.

После металлургического техникума я поработал на металлургическом комбинате. Потом девяностые годы, когда было крушение всего и вся. Попробовал себя в фарцовке, хоть как-то заработать, потому что семью надо содержать. В итоге, мне это просто было не близко: это мотание, эта слабая надежда на то, что ты продашь дороже, чем купил, постоянно искать то, что будет продаваться. Все это мелочное, суета такая, которая, как сейчас говорим, никак не прикалывала. Она не радовала, не воодушевляла, я видел в этом полный тупик. Надежнее было идти на завод. Тем более, график более удобный – железнодорожный. Там была возможность заработать, вкладывая свои силы.

Опять же девяностые годы, нестабильно. Было так, а стало совсем плохо. Ну и в итоге уже после этого завода я поступил в духовное училище. И как раз на заводе я работал в таких условиях, что мог читать, развиваться, вникать, готовиться к поступлению в гуманитарный вуз. Получил благословение отца Михаила Горбунова, тогда он только начал служить, и уже в девяносто восьмом году я поступил в духовное училище. И в том же году меня рукоположили в диаконы.

Сложности: «Я просто хотел находиться там, где смогу этим постоянно заниматься»

Само мое поступление в духовное училище принято было супругой как шок. Она, с одной стороны, моя соратница, а с другой стороны, никогда не предполагала, что будет вот так. Что это такое? Куда нас пошлют? С чем это связано? А кто она будет, супруга священника или какого-то служителя церкви? Потому что нам это было чуждо, не близко, никого в нашем роде из носящих сан не было. И при этом я иду на некоторую жертву в силу того, что осознаю, понимаю, что это важно. Важно и для меня и, в конце концов, для моей семьи и всех, кто мне дорог.

Ну и собственно принял сан и около года служил в Свято-Васильевском храме диаконом. После чего перевели меня в кафедральный собор в девяносто девятом году, как раз на Казанскую Божию Матерь, и в девяносто девятом году принял сан священника. Время пролетело незаметно.

Конечно, есть некоторые вехи. Какие-то испытания на самом деле уже особо и не помнишь. Таких вот страшных потрясений… В армии не служил. Потому что, занимаясь спортом, получил вывих тазобедренного сустава, и в силу некоторых осложнений дали отсрочку, а потом прошел призывной возраст. Хотя, надо сказать, занимаясь греблей и единоборствами, я готовился идти в армию. Более того, считал, что это важно. Готовился пойти в специальные войска. Но вот Господь так судил. И считаю, что есть, то есть. Спорт во многом дал мощную школу дисциплины. Чего-то необычного в армии я бы не встретил. У нас была достаточно жесткая тренировочная программа в течение года и мы не росли бесхребетными мальчишками, которым нужна была бы армия. Было определенное движение, были принципы, заложенные родителями, школой, спортом, институтами, которые позволяли в то время оставаться на плаву и не упасть лицом.

– Исходя из сегодняшнего дня, когда смотрите назад, видится ли Божий промысел в вашем пути к священству?

– Мама мне вообще говорила, ты куда в техникум-то пошел? А у меня протест. Я же не хочу в музыкальное училище поступать. Какой из меня музыкант? Зачем это надо? Я пошел в металлургический техникум. Мама говорит: у нас нет в семье металлургов. Я говорю: ну теперь будут. А какой из меня металлург? На самом деле, и мама, и отец из педагогики. И вернулся обратно в гуманитарную среду, в общение, работу с людьми. 

– То есть задатки были именно в гуманитарном направлении?

– Во всяком случае, так получается. И по детям вижу, что у них склонность к этому. Говорят все-таки, что Богу не нужны огарки, погасшие свечи. Те, у кого где-то не получилось, и он пришел сюда, потому что нигде не пригодился. Тут скорее не так. Я бы сказал, если человек выбирает монашеский постриг, или выбирает священный сан, или даже выбирает себе жену, он не должен сомневаться. Нужно отсутствие сомнения в том, что это твое, и ты готов ради этого пойти вперед.

Я точно не смотрел: как оно будет дальше? Будет мне хорошо или будет плохо? И не думал, что я получу. Я просто хотел находиться там, где смогу этим постоянно заниматься. И причем так, чтобы назад пути не было. 

Когда я вступал в брак, я не рассматривал для себя варианты: ну может быть, это временно. Это очень странное отношение к супруге. Тогда ты заведомо оставляешь за собой право ее предать. Или можно предположить, что я не выдержу отношений с ней. Вот это сомнение — как червь в человеке. И скорее всего, этот червь и съест его. То же самое с монашеством. Если человек спрашивает: мне монашество принять или вступить в брак? Я говорю: если ты спрашиваешь, значит, ты сам еще не определился. Нужно иметь расположение, либо там, либо там. Определись сам. Как я могу тебе подсказать? К чему у тебя склонность души?

Так и здесь. Священный сан — это определенная обуза, но та обуза, та ноша, которая нужна человеку. К примеру, та же присяга военного служащего. Для него это важно. И он, вступая в это поле, уже не имеет права размышлять о вариантах отступления, нарушения присяги и так далее. Так и у нас священнослужителей тоже есть присяга верности. На кресте и на Евангелии мы клянемся, что будем находиться в лоне Церкви, совершать послушания, нести их. И надо сказать, что этот посыл очень важен. Люди говорят: ты перегоришь и оставишь. Я считаю, что перегореть можно временным увлечением. А если это расположение души, то есть человек воспринял путь, вступил, пошел, вооружился и вооружается до сих пор, то это не увлечение. Это, наверное, призвание.

В моем понимании призвание, это когда ты пошел без сомнений и продолжаешь идти не сомневаясь. И в течение двадцати лет не сомневаешься, что сделал правильный выбор. Какие могут быть сомнения?

– Получается, подойдя к точке, когда вы решили поступать, вы уже были уверены, что это оно?

– Я не сомневался. И когда посещал училище, там была пища, при которой я чувствовал, что вот, свершилось. Душа по природе христианка, как сказано Тертуллианом. Было ощущение, что ты встал на те рельсы, на которые надо. И до сих пор открываю любую книгу, которой хотелось бы уделить побольше времени, и чувствую досаду, печаль о том, что обстоятельства не позволяют тебе побыть с ней дольше.

Потому что те смыслы, которые в ней заложены, позволяют тебе отколупывать с себя «шелуху». Этот процесс чтения не имеет ничего общего ни с какой другой литературой. Тут вопрос даже не в богословской глубине, а в глубине себя. Как образ иконы, покрытый копотью. Ты ее оттираешь, оттираешь, и потихоньку восстанавливается настоящий лик, который был заложен иконописцем. Так и душа человеческая, потихонечку отскребывается, и этот путь не прекращается никогда. Потому что каждый раз, снимая с себя один слой, ты обнаруживаешь еще один, и еще.

Конец первой части

Продолжение следует …

Вторую часть статьи вы можете прочитать здесь.

Беседовал Семён Прокопенко

Просьба соблюдать правила уважительного тона. Ссылки на другие источники, копипасты (большие скопированные тексты), провокационные, оскорбительные и анонимные комментарии могут быть удалены.

Вы можете поделиться этой статьей в сети:

1 0

923